Если

Эми Кармайкл

Формат 107x167,
96 стр.

ISBN 5-88930-021-0
Подарочное издание

Как была написана книга «Если»

Однажды вечером одна из моих сотрудниц пришла ко мне с проблемой, которая касалась ещё одной, младшей сестры, действовавшей вразрез с путём Любви. За этим последовала бессонная ночь, ибо в такие моменты всегда возникает один и тот же вопрос: «Господи, не моя ли это вина? Не я ли подвела её в чём-то важном? Знаю ли я сама любовь Голгофы?» И тут вдруг, фраза за фразой ко мне стали приходить строки, начинавшиеся словом «Если», – как будто кто-то говорил их вслух моему внутреннему уху.
На следующее утро я поделилась услышанными словами с одним из друзей (потому что ночью записывала их карандашом) – а потом ещё с несколькими людьми. Позднее мы напечатали на нашем маленьком ручном прессе несколько экземпляров моих записей, только для Сообщества Донавур; так и появилась эта книжечка.
Когда у нас впервые попросили разрешения её издать, мы подумали: «Нет, это слишком личное, не для широкой печати». Но если есть возможность помочь кому-то понять, какой должна быть жизнь любви, помочь этому человеку встать на путь такой любви, тогда мы не вправе отказывать.
Некоторые «Если...» на первый взгляд говорят о гордыне, себялюбии или трусости, но если копнуть поглубже, то в корне всех этих грехов мы найдём недостаток любви, о котором часто даже не подозреваем.

Страницы первой части не предназначены для того, чтобы читать их одну за другой. Может, только одно-два «Если...» станут для вас именно тем словом, которое сейчас необходимо. Тогда оставьте все остальные «Если...» на потом; или, может, вы найдёте что-то полезное на самых последних страничках.
Если истинный последователь Господа смутится и обеспокоится тем, что, оказывается, совсем «не знает Голгофской любви», – скажу ему вот что: мысли приходили ко мне именно в таком виде, и я боюсь какими-нибудь изменениями отнять у них силу. Но тут, как и везде, буква убивает. Св. Павел почитал, что утрата всего мыслимого и немыслимого будет ничтожной жертвой ради познания Того, Кого он уже знал. И душа, которую внезапно озарило свежее откровение познания Божьей любви, явленной на Голгофе, не станет останавливаться и измерять, много ли, мало ли она знала этой любви до сих пор. Видение этой любви пронзает её насквозь, растопляет, сокрушает её, и она чувствует, что действительно до сих пор не знала совсем ничего – даже меньше, чем ничего.

Наверное, вы уже поняли, что эта книжечка предназначена далеко не всем, а только тем, кто призван быть младшими помощниками Великого Пастыря. И даже среди них есть такие, которым она уже не нужна. Ибо они уже вошли и свободно ходят в том, о чём Его Дух побудил меня написать.

Эми Кармайкл

Часть первая

Если во мне нет сострадания к собрату-служителю, подобного тому состраданию и жалости, какие явил мне мой Господь,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я принижаю тех, кому призвана служить, указываю на их слабости, возможно, сравнивая их с тем, что считаю своими сильными сторонами; если начинаю ощущать собственное превосходство над другими, забывая слова «что ты имеешь, чего не получил?»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я с лёгкостью обсуждаю недостатки и грехи других людей; если могу с небрежностью говорить даже о провинностях ребёнка,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я начинаю легкомысленно расценивать оплошности других людей как нечто неизбежное: «Ах, да он всегда так делает!», «Ах, ну конечно, она всё время так говорит», «Он постоянно так себя ведёт»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я с удовольствием выслушиваю шутку, высмеивающую другого человека, или сама не прочь пошутить на чей-то счёт; если я могу каким бы то ни было образом очернить человека в разговоре или даже в мыслях,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я могу написать недоброе письмо, сказать недоброе слово, позволить себе недобрую мысль – и при этом не чувствую ни стыда, ни горя,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если во время трудностей, падений и неприятных происшествий моё беспокойное «я» тревожит меня намного больше, чем скорбь моего Спасителя,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если во мне почти нет жалости моего Господа (Господь обернулся и посмотрел на Петра); если мне почти неизвестна Его смелость, смелость надежды о тех, кто по-настоящему смирился и покаялся, (Он сказал Петру: «Корми овец Моих»), – значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я начинаю обличать брата или сестру в неправедности, руководствуясь какими-то иными помыслами, кроме того, что сказано в словах Господних: «Одесную Его – огнь закона. Истинно Он любит народ Свой»; и если, обличая, не чувствую скорби и боли,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я устала вновь и вновь пробиваться к человеку, которому, по видимому, всё равно, и из-за усталости решила выскользнуть из-под ярма,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если кто-то «уходит в далёкую сторону» и ему становится страшно и трудно (ибо тяжек путь человека, осмысленно преступающего Божьи повеления), – а я не могу удержаться и кидаюсь к блудному сыну, чтобы облегчить ему жизнь; если я мешаю справедливому Божьему закону тяготеть над ним в полную силу, потому что мне больно это видеть,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если меня беспокоит, что за действием, предпринятым ради блага души, находящейся под моей опекой, могут последовать упрёки и непонимание;
если я не могу отдать это дело в руки Господа и продолжать идти дальше в покое и молчании, памятуя о Голгофе и Кресте,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не могу уловить «шум дождя»* задолго до того, как прольются первые капли; если, подымаясь на очередную гору Святого Духа, стараясь быть как можно ближе к Господу, я не нахожу в себе веры ждать, упрятав лицо в колени, хотя мне и шесть, и семь раз говорят: «Там ничего нет!», – ждать до тех пор пока, наконец, не появится «небольшое облако от моря»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

* 3-я Книга Царств 18:41

Если кто-то подвёл и разочаровал меня однажды, и теперь я думаю о нём со страхом, а не с верой; если он падает опять, а я говорю себе: «Так я и думала!»
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если глядя на человека, вера которого совсем ещё слабая и шаткая, я не умею надеяться, как надеялся Господь, – ведь даже тогда, когда Его ученики снова поссорились и заспорили о том, кто из них будет самым великим, наш Господь продолжал надеяться и потому смягчил Свой упрёк словами, от которых растаяли их сердца: «Но вы пребыли со Мною в напастях Моих»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я швыряю исповеданный, прощённый и забытый грех в лицо согрешившего предо мною человека и позволяю воспоминаниям об этом грехе окрашивать мои мысли и питать мои подозрения,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если во мне нет долготерпения моего Спасителя к тем душам, которые возрастают медленно; если мне почти совсем неизвестны родовые муки (болезненные и дикие схватки), продолжающиеся до тех пор, пока в этих душах не изобразится Христос,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если
я безвольно сочувствую человеческой слабости и говорю вслед тому, кто начал отворачиваться от Креста: «Тебе же будет хуже!»; если я отказываю ему в таком сочувствии, которое призовёт его собраться, взять себя в руки и встать на верный путь; отказываю в смелом и ободряющем слове товарищества,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не могу в молчании хранить всё, что знаю и думаю о согрешающей и неразумной душе (кроме тех случаев, когда ради блага этой души или ради блага других людей мне всё же необходимо что-то сказать),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я готова сделать кому-то больно, – пусть даже обличая его по справедливости, – но перед этим не задумываюсь о том, чтобы как следует приготовить свой дух,
и если наш разговор не ранит меня гораздо сильнее, чем того, другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я боюсь сказать правду из-за страха потерять к себе тёплое отношение, из-за страха, что мне скажут: «Ты не понимаешь», или из боязни потерять свою репутацию доброго человека; если я забочусь о своём имени больше, нежели о высшем благе другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я удовлетворяюсь тем, что лишь слегка прикрываю рану, говоря «мир, мир!», там, где нет мира; если я забываю такое важное слово: «Да будет любовь ваша без утайки», и затупляю лезвие истины, говоря не то, что правильно, а то, что гладко и безопасно,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я боюсь призывать другого человека к высшей цели, потому что не призывать его к вершинам намного легче,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если
я цепляюсь за какие-то решения просто потому, что они мои; если я даю волю своим личным приязням и неприязням,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я ставлю своё собственное счастье выше качества доверенной мне работы и благосостояния вверенных мне людей; если я унываю и опускаю руки, хотя и служение моё продолжается, и я уже обрела в нём много милости,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не слишком требовательна к себе и мягко и неприметно скатываюсь в уютный и удобный грех жалости и сочувствия к себе самой; если я не упражняюсь в стойкости, полагаясь на Божью милость,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если в центре моей жизни – я сама, если мысли мои вращаются вокруг меня, если я настолько занята собой, что сердце моё редко «отдыхает от себя»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я вдруг вижу, как на порог ложится тень моего своеволия, но тут же не захлопываю перед ним дверь; если в силе Того, Кто производит в нас и хотение и действие, я не могу и дальше держать эту дверь закрытой,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не могу с искренней радостью занять второе (или двадцатое) место; если я не могу занять первое место без лишнего шума и протестов о том, что я его недостойна,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если мне удаётся открыть что-то такое, что не давалось другим, но при этом я забываю Того, Кто открывает глубокое и сокрытое, знает всё, что во тьме, и являет сие нам; если я забываю, что это именно Он даровал луч света своему весьма недостойному слуге,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не могу оставаться спокойной перед лицом Необъяснённого, забывая Его слова: «Блажен тот, кто не соблазнится о Мне»; или допускаю малейшее сомнение в Его благости,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не пытаюсь объяснить непонятный поступок или непонятные слова друга наилучшими из возможных его побуждений, но вместо того, чтобы приписать ему самое лучшее, думаю про него самое что ни на есть худшее,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я легко и быстро обижаюсь; если я готова жить в атмосфере прохладного недружелюбия там, где возможна дружба,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если из-за внезапного потрясения я могу сказать нетерпеливое и недоброе слово,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви*.

* Ибо если чаша полна свежей воды, из неё не выльется ни капли горечи, как бы
внезапно её ни толкнули.

Если я чувствую себя уязвлённой, когда кто-то обвиняет меня в проступке, в котором я невиновна; если я забываю, что мой Безгрешный Спаситель прошёл путь несправедливости до конца,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я горько обижена на тех, кто осуждает меня (и, как мне кажется, несправедливо); если забываю, что, знай они меня так, как я сама себя знаю, то осуждали бы меня гораздо больше,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я говорю: «Да, я прощаю, но забыть не могу», – как будто бы Бог, дважды в день омывающий бесчисленные пески на берегах всего мира, не способен смыть такие воспоминания из моего сознания,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если мне сильно нужна помощь, но людям, способным мне помочь, всё равно, из чего строить – из дерева, соломы и сена, или из золота, серебра и драгоценных камней, – и я не решаюсь последовать своему внутреннему убеждению и отказаться от их помощи, потому что мой поступок поймут совсем немногие,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если мне доверена забота о душе (или о сообществе душ), а я позволяю этой душе подвергаться нездоровому, ослабляющему влиянию, потому что уши мои наполняет шум мирских голосов и всё моё внимание поглощено сиюминутными заботами,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если сейчас я приношу больше всего пользы, занимаясь такой работой, которую несведущие люди считают «недуховной», но при этом начинаю внутренне бунтовать и сопротивляться, полагая, что жажду «духовного» дела, хотя, на самом деле, мне просто хочется чего-то интересного и нового,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если монотонность действует мне на нервы, и я плохо переношу скучные будни; если глупые люди раздражают меня, а небольшие неприятности изрядно мне досаждают; если я чересчур резко реагирую на мелочи жизни,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не думаю об удобстве других людей, об их чувствах или даже небольших слабостях; если я небрежно отношусь к их мелким обидам и ранам, не стремлюсь как-то облегчить и разровнять им путь; если я затрудняю плавное и слаженное вращение колёс нашего общего хозяйства,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если меня раздражает, когда мою работу внезапно прерывают; если из-за своих личных забот я бываю нетерпелива, если я омрачаю окружающих из-за того, что сама погружена в мрачную тень,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если рядом со мной страдают души, а я едва это замечаю, потому что во мне нет духа различения,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я удерживаю что-то от Господа, возлюбившего меня так сильно, чтобы отдать ради меня Своё самое Дорогое; если в моей молитве есть тайное «но»: «Что угодно, но только не это, Господи!»
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я запуталась в какой-нибудь «неукрощённой, чрезмерной привязанности»; если какие-то вещи, места или люди удерживают меня от послушания моему Господу,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если меня попросили сделать для другого человека то, что мне в тягость, и я, поддаваясь внутреннему нежеланию, избегаю этого неприятного для меня дела,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если людская похвала поднимает мне настроение, а людское осуждение вгоняет в депрессию; если я не могу оставаться спокойной, когда меня не понимают и превратно истолковывают мои поступки; если я не могу удержаться от самозащиты; если мне больше нравится чувствовать чужую любовь к себе, нежели любить самой; если мне больше хочется, чтобы мне служили, нежели самой служить другим,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если вместо того, чтобы заботиться единственно об освобождении закованной в плену души, я жадно желаю, чтобы Бог именно через меня показал ей путь к свободе; а когда у меня самой не получается указать такой путь, я начинаю тосковать от разочарования вместо того, чтобы просить Бога дать слово свободы через кого-то другого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если мне хочется, чтобы все знали, что именно я сделала то, что впоследствии оказалось верным и правильным; что именно я предложила правильную идею или дело,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не могу полностью забыть о своём личном успехе и достижениях, так что мысль о них даже не приходит мне в голову (а если приходит, то немедленно изгоняется вон); если чаша духовной лести кажется мне сладкой,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если в сообществе братьев и сестёр я стараюсь привязать к себе друга так, что окружающие начинают чувствовать себя ненужными и нежеланными; если моя дружба с людьми не влечёт их ближе и глубже к Господу, если ей не хватает щедрости и милости (ко мне самой и к другим),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не хочу допустить, чтобы дорогой мне человек страдал ради Христа; если я не вижу в таком страдании величайшую честь, какую только может принять последователь Распятого,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если в жизни человека я встаю на то место, которое может заполнить только Христос, и превращаю себя в первую потребность его души, вместо того, чтобы подвести и прикрепить его к Христу,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если мой интерес к работе других людей весьма прохладен; если я считаю только свою работу совершенно особенной и самой важной; если ноши других людей не становятся моими, и я не радуюсь радостям других,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если получая неожиданный ответ на молитву (которая, как мне кажется, была совершенно искренней), я отшатываюсь от него; если бремя, вверенное мне Господом, совсем не похоже на то, что я выбрала бы для себя сама; если я втайне недовольна, раздражена и не радуюсь Его воле,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я пытаюсь увернуться от того, чтобы Господь «вспахивал моё сердце», а также от всего, что подразумевает такая «пахота»: сурового обращения, одиночества, неприятных ситуаций, странных испытаний,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я спрашиваю, за что Бог посылает мне то или иное испытание, и настойчиво прошу молиться за то, чтобы оно прекратилось; если мне нельзя доверить разочарование, и я не могу оставаться спокойной перед лицом непонятного,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я преувеличиваю важность дела, вверенного мне Господом; если тайно возвеличиваю его перед собой и тонкими намёками – перед другими, давая им понять, как это «тяжело»; если я с ностальгией вспоминаю былое и подолгу брожу в полях воспоминаний, так что моя сила помочь другим ослабевает,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если моё сердце не жаждет такой любви, которая одна способна «сделать тяжёлое лёгким и ровно нести всякое неловкое бремя»,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я не хочу быть семенем, падающим в землю и умирающим («вдалеке от всего, чем оно жило раньше»),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если я больше прошу Бога удалить от меня то или иное испытание, нежели избавить меня посреди него ради похвалы славы Его; если забываю, что крестный путь ведёт к кресту, а не к берегу реки, заросшему незабудками; если меня удивляет трудность пути и тяготы кажутся мне странными (хотя Слово гласит: «Огненного искушения не чуждайтесь, как приключения для вас странного», «почитайте сие радостью»),
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Если меня нельзя попросить о самом трудном и самом страшном; если мои сотоварищи боятся обращаться ко мне с этим и идут к кому-то другому, – значит, я ничего не знаю о Голгофской любви. Если я желаю на земле какого-то иного места кроме пыли у подножья Креста,
– значит, я ничего не знаю о Голгофской любви.

Тому, чего не знаю я, научи меня Ты, О Господи мой Боже.

Часть вторая

Писать было трудно, слова обжигали меня. Но мне кажется, что, несмотря на все наши гимны и молитвы (многие из которых – о любви), мы часто довольствуемся и удовлетворяемся мелкой, поверхностной любовью, – если что-то поверхностное вообще можно назвать словом «любовь».

(Может быть, помолившись, нужно почаще останавливаться и замолкать, чтобы дать сердцу время открыться и принять то, о чём мы только что молились. Нередко мы от одной молитвы тут же бросаемся к следующей, не дожидаясь ответа, отдающегося внутри: «Я услышал тебя, дитя Моё».)

Чем больше размышляешь над словами Господа о любви и над теми жгучими строками, которые по ведению Святого Духа записали потом Его ученики, тем острее чувствуешь собственную мертвенную несостоятельность. Дух Святой изливает Свой свет, в Его свете мы видим самих себя, и это открытие повергает нас в ужас. Как может даже Тот, Кто Сам есть сплошное терпение, так долго нас терпеть? Подобно Иову, мы взираем на себя с отвращением и раскаиваемся в прахе и пепле.

Однако свет направлен на нас не для того, чтобы украсть у нас всякую надежду. Господь готов Сам поднять нас. Если только мы захотим очиститься от своего плотского «я» со всеми его путами, тонкостями, масками (которые на деле оказываются лживыми) и его искусством «выдавать медь за золото» (как говорится в тамильской поговорке); если в подлинной глубине сердца мы возненавидим нелюбовь и возопим к Господу об избавлении, тогда Бог станет для нас Богом-Избавителем.

Ни ночное видение, ни человеческое слово не способно объяснить, с какой неизъяснимой любовной тоской Божья Любовь ожидает того момента, когда человеческое сердце, уставшее от самого себя и опротивевшее себе, обратится к своему Господу и скажет: «Возьми меня Себе!» Незачем молить Его наполнить Своей любовью наши сердца, как будто Сам Он не желает наполнять нас. Ведь Он жаждет этого, – как яркий свет жаждет пролиться в тёмную комнату, куда ему открылась дверь; как вода жаждет заполнить пустое русло. Любовь, как воздух, напирает на нас со всех сторон. Перестаньте сопротивляться, и любовь тут же завладеет вами. Как говорится в старом стихотворении пятнадцатого века «О языках любви»:

Не жаждешь ты, не любишь так высоко,
Моя любовь огромней, чем твоя.

Огромней, гораздо огромней! Полнота и изобилие Божьего прощения превосходят богатство человеческой речи, – так же неописуемо и изобилие Божьей любви: оно раскинулось дальше, чем запад от востока, оно выше небес над землёю. Слова бессильны. Любовь воспаряет выше всех слов.

Если продолжать смотреть на себя, от отчаяния опускаются руки. Слава Богу, Кровь Его очищает нас.

Если грязен ты,
Я очищу тебя
Если болен ты,
Исцелю Я тебя,
Кто другой, милый мой,
Так полюбит тебя?
Так правдиво и верно,
Как Я?

Никто, Господи, никто!

III

Иногда, когда мы печалимся из-за прошлых ошибок и мучимся страхом перед новыми неудачами, которые, наверное, будут, случись нам снова «обратить лице своё к Иерусалиму», – лучше всего позволить давно знакомому стиху Писания вновь войти в нас и стать частью нашего существа. Выражение «благодать на благодать» помогает мне с тех пор, когда в одной старой книжечке епископа Моула я прочла строки, открывшие мне его значение (до тех пор я этих слов просто не понимала).

Он говорит, что предлог «на» в этом случае означает просто «вместо»: «благодать вместо благодати». «Создаётся впечатление постоянно пополняющегося запаса; непрерывной замены; непрестанного ритма попеременного опустошения и наполнения.

Можно представить себе реку. Встань на берегу и посмотри, как течёт вода. Проходит минута, потом другая. Это всё та же река? Да. Но течёт ли перед нами всё та же вода? Нет. Жидкая масса, миновавшая нас минуту назад, теперь протекает по другому месту русла; ей на смену пришла новая вода; вода вместо воды. И вот так всё оно и идёт – час за часом, год за годом, век за веком; одна река, разные воды; живые, не затхлые, потому что в одном и том же русле происходит постоянная замена на новое и свежее. Благодать занимает место благодати, – и любовь занимает место любви. Всегда новая и всегда прежняя, всегда та же, но всегда свежая и молодая, ибо час за часом, год за годом мы пребываем во Христе».

Нет силы, способной удержать нас в общении и единстве и оживить все наши дела, кроме этой единственной силы Любви. Потому-то враг и пытается украсть у нас эту любовь, без которой мы уподобимся звенящей меди и звучащему кимвалу.

Поэтому понятно, почему время от времени все, желающие жить жизнью любви, начинают ощущать неотступную потребность в том, чтобы Дух Святой испытал и очистил их, – сначала (как часто бывало среди нас) в тайне своих собственных сердец, а потом вместе с другими. Мы знаем, как милостиво отвечал нам Господь, так что продолжаем Его силою идти вперед, – хотя не устаём повторять себе, что «не почитаем себя достигшими».

Есть ещё одна причина, по которой враг постоянно нападает на любовь. Она заключается вот в чём: далеко, на самой «окраине» нашего сообщества вдруг происходит что-то такое, что, можно сказать, отражает нечто зародившееся и возросшее в сердце человека, находящегося в самом центре. Я часто наблюдала это сама. Может быть, это «нечто» никогда не выражалось словами или делами, его не видел глаз и не слышало ухо. Однако духовное влияние распространяется в сферах, недоступных для зрения и слуха. И если в любом из нас возникает нелюбовь (или просто отсутствует то качество любви, о котором мы здесь говорим), этого бывает достаточно для того, чтобы зловещее пятно медленно расползалось среди нас до тех пор, пока не настигнет одну из душ в момент слабости. И ущерб может оказаться непоправимым.

О Господи, прости – Ты всегда готов миловать. Дай мне вновь утешение Твоей помощи. Благоволи избавить меня, Господи, Боже мой.

Путь любви никогда не бывает лёгким. Если сердце наше встало на дорогу Любви, мы должны быть готовы к страданиям. «Таким путём прошёл Господь. Не должно ли и слугам Его следовать за Ним?» Возможно, впереди нас ждут обстоятельства, которые выхолостят из нас всю естественную любовь, пока мы не почувствуем себя сухими, подобно бурой, выжженной траве под палящем индийским солнцем.

Мы трудились для дорогого нам человека, но не считали это трудом. Мы тратили на него своё здоровье, которое уже не вернёшь, – но не чувствовали этого. Да даже если бы и чувствовали, нам было бы всё равно, – настолько сильна была любовь. И всё это время мы надеялись лишь на то, что этот милый нам человек станет служителем для других. Но ничего не получалось.

И тогда мы неохотно начали признавать, что тот, для кого мы готовы были жертвовать чем угодно, как-то странно безучастен; мы стали ощущать в нём леденящую холодность, жёсткость, которая как будто обеими руками отталкивает от себя сердце, готовое разбиться ради него, ради того, чтобы спасти эту драгоценную душу от погибели.
Тогда (но поймут меня только те, кто уже познал этот горький час) нас охватывает страх, который хуже любой боли: неужели от нас ускользает любовь, жившая в нас все эти долгие годы? «Отче, прости их, ибо не ведают, что творят!» – неужели это уходит из нашей памяти? «Любовь никогда не перестаёт» – неужели сейчас она вдруг начинает переставать? Неужели на нелюбовь мы тоже станем отвечать нелюбовью?

В один такой час, теперь уже много лет назад, у меня родились строки, выразившие в себе отчаянную молитву:

Глубина к глубине, о Господи,
Взывает во мне.
Собирая все силы, Господи,
Иду я к Тебе.
Иисус, на Голгофе
Распятый в крови,
Проси всё, что хочешь, –
Но дай мне любви!

Да, забери Себе всё, что хочешь, – любые надежды, любые радости человеческой приязни и тепла, любые награды любви – только не позволяй уйти любви! Я сама не способна послушно и радостно откликнуться на это новое призвание любить; во мне самой нет ничего, что могло бы исполнить его. О Господь любви и Господь страданий, изобилуй во мне любовью: люби через меня, о Божья Любовь!

Наш дорогой Господь слушает непритворные молитвы; и для нашего утешения написано, что любящим Его Он даёт удивительное наследство – «благодать на благодать», постоянный дар Своей полноты. Это не просто некая «нематериальная субстанция», – это Бог, трудящийся в нас, Господь, действующий даже в тайных суставах и переплетениях наших мыслей и побуждений. Бог есть любовь; и поэтому для нас Любовь и является этой благословенной «субстанцией», которую наследуют дети Небесного Отца.

Снова перед глазами встаёт река. Сухое русло «наследует» воду, которая льётся по нему из более высоких мест; русло не творит воду, а лишь принимает её. Речные притоки тоже набухают, запруды переливаются через край, чтобы благословить и освежить землю. Так и мы. Сокровищницы отмеренного нам времени, наши годы и месяцы, недели, дни, часы и минуты наполняются текучим сокровищем любви, чтобы мы могли помогать тем, кто рядом. Кто ещё мог придумать для нас такую радость, как не Тот, Чьё имя есть Любовь? Ему же, Кто по Своей великой силе, действующей в нас, способен сотворить и дать нам неизмеримо больше, нежели то, о чём мы вообще можем помыслить, – Ему слава во веки веков!

VII

Давайте закончим в простоте, давайте послушаем простые слова. Господь наш говорит просто: «Доверься Мне, дитя моё». Он говорит: «Доверься Мне, приди ко Мне со смиренным сердцем, отдай себя Моей воле – полнее и безогляднее, чем когда-либо раньше. Поверь, что Я буду изливать через тебя Свою любовь, минута за минутой. И если почувствуешь, что какое-то препятствие мешает течению, не обижай Мою любовь, не отворачивайся от Меня в горьком разочаровании, ибо ничто так не оскорбляет любовь, как это. Приблизься ко Мне. Приди, прибеги ко Мне, чтобы укрыться, даже если укрываться тебе нужно от самого себя. Поверь, что Я протяну к тебе руку и непременно уберу преграду, задушившую твоё русло любви, расчищу весь песок, который забил речные протоки. Я не оставлю тебя, пока не совершу всё, что обещал тебе. Я совершу всё, что заповедано о тебе. Не бойся, о милое дитя Моей любви, не бойся».

А теперь...

...соберём всё на одной страничке:

Возлюбленные, давайте же любить.

Господи, что значит любить?

Любовь – это то, что было вдохновением всей Моей жизни, привело Меня к Кресту и удержало Меня на этом Кресте. Любовь – это то, что позволит вам с радостью положить душу свою за братьев своих.

Господи, давай нам и дальше такую любовь.

Блаженны жаждущие и алчущие любви, ибо они насытятся.

Аминь, Господи Иисусе!